Форшмак
Александр Бирштейн
Мадам Берсон была в гостях в восьмом номере. Но не задержалась. И пришла к воротам родного двора убитая горем. Такое выражение лица на ней было только один раз, когда она узнала, что соседка тетя Сима выиграла в лотерею будильник.
- Роза, что случилось? - даже тетя Маруся испугалась, глядя на нее.
Но мадам только безнадежно качала головой. Горе не давало ей говорить. И она судорожно махала руками, словно купалась в море, причем, там, где глубоко. Народ отчаялся и зашумел. Межбижер даже решил, что началась война. Он только изо всех сил надеялся, что не у нас, а где-то на Кубе.
На конец мадам смогла говорить.
- Они... Они... - вымолвила мадам, и народ стих, проявляя умеренную чуткость и неумеренное любопытство. - Они... - повторила мадам, и нервы у тети Ривы не выдержали. - Будь ты проклята, чтоб ты нам была здорова! Говори уже! - тетя Рива перешла на крик.
Мадам вздрогнула и продолжила:
- Они не кладут в форшмак яблоки!
Повисла напряженная, но практически абсолютная тишина.
- Так, так... - задохнулась тетя Аня. - Так нельзя же...
- Ой, люди родные, что это деетсяяяя! - зарыдала Дуся Гениталенко.
- Может они не с Одессы? - предположила тетя Маруся. - Знаешь, какие дикие бывают люди из других, не дай Бог, городов?
- Не утешайте меня, - взвыла, как бензопила, мадам Берсон. - Они таки да с Одессы!
- Со Слободки? - сделала последнюю попытку постигнуть происходящее тетя Аня.
- Нет с Фонтана! - добила ее мадам Берсон.
Тут в народе пробудился национализм.
- Может они молдаване или даже грузины?
- Евреи... - сказала мадам Берсон и зарыдала.
- Этого не может быть! - отчеканил главный эксперт по евреям Камасутренко. И все поняли, что он искренне переживает. - Может у них седьмая вода на киселе евреи, а они взяли и примазались?
Народ воспрянул и обнадежился.
Герцен с уважением посмотрел на Камасутренко. Тот загордился и, чтоб усугубить торжество, спросил:
- Как им фамилия?
- Рабиновичи... - пробормотала мадам Берсон. Народ приуныл. Самозванцев с фамилией Рабинович в Одессе отродясь не было.
- А орехи ложут? - без особой надежды в голосе спросила тетя Сима.
- Ложут! - обрадовала ее, а заодно и всех, мадам.
- Вот видите, уже что-то хорошее! - фальшиво воспряла духом тетя Маруся.
Но Герцен охладил ее пыл.
- А вдруг к ним гости приедут? - спросил он.
- Какие гости? - не поняла тетя Маруся.
- Из Америки или из Бердичева... - досадливо отмахнулся Герцен. - Какая разница?
- И что? - снова не поняла тетя Маруся.
- А то, что их могут угостить этим форшмаком. И они его съедят! - голос Герцена уже дрожал от боли. - А потом уедут к себе. И там будут готовить такой форшмак. И говорить, что он настоящий, одесский...
Осознав всю глубину пропасти, в которую толкали любимый город ненавистные Рабиновичи, люди ожесточились.
- Может им квартиру поджечь? - размечталась тетя Бетя.
- Я те подожгу! - грозно пресек участковый Гениталенко. А потом попросил, - Ну, не надо, пожалуйста!
- Что ж тогда делать? - поставила вопрос ребром тетя Маруся. Но ответа не дождалась. Ибо дело выглядело безнадежным.
- Роза! А как ты попала к этим Рабиновичам? - строго спросила тетя Рива.
- Так на проводы же... Все шли... - плаксиво начала оправдываться мадам Берсон.
- Какие проводы? - не осмеливаясь поверить во всеобщее счастье, спросила тетя Маруся.
- Так оне ж в Германию едуть! - ответила мадам.
- Кто они? Не томи! - раздался хор нетерпеливых голосов.
- Рабиновичи...
И народ возликовал!
И народ развеселился!
И народ радостно пошел спать!
И снились им неведомые Рабиновичи с медалью "За освобождение Одессы" на груди.



В Copyright: Александр Бирштейн, 2015